Collecting Moments

В старом тоннеле каждый шаг отдаётся эхом из прошлого. “Далеко ли до Сайки-айки-айки-айки? “ Видишь дом на горе над морем? Под ним белая шапка сакуры. Мой дед построил его пятьдесят лет назад. “Лёгок ли путь-уть-уть-уть?” Он провел к нему воду от чистого источника через тонкую трубку, которую проложил по обочине. Кран никогда не закрывали. Вокруг прудика бабушка посадила цветы и васаби. Помню, однажды вода иссякла, вдруг стало тихо, журчания не слышно. Мы с дедом нашли место протечки в лесу и починили. “Есть ли где отобедать-дать-дать-дать?” В то время высоко в горах проходила оживленная трасса. Дед открыл придорожное кафе. О нём знали все водители от Саики до Усуки. Японцы любят отдыхать по пути. Тогда же не было хайвеев, так останавливались на обед в местных ресторанах. Дела у деда шли хорошо. “Слыхали, строят новую дорогу-огу-огу-огу?” Теперь машину здесь редко встретишь. В основном, велосипедисты ездят, да старики гуляют. Дед перед смертью не согласился спуститься к нам в де

- Ну же, мальчишка, вскочи на подножку! Ты же не знаешь, что за горой. А там столько интересного! Но скоростная электричка пролетает мимо. Сто лет назад, когда железную дорогу только начинали строить, жителей деревни Отомари спросили, нужна ли им станция. Те посовещались и решили, что как была у них тихая неспешная жизнь без поездов, пусть так и остаётся. В мире неспокойно – война кругом, того и гляди приедет какой командир и всех в армию заберет. А без станции вроде спокойнее. С тех пор так и повелось – пути есть, а остановки нет. Отомари живет под убаюкивающий стук колес. Только поезда всегда проносятся мимо.

“Это запрещено, но мы никому не скажем...” — до крошечного городка Сайки на Кюсю мы добрались на фуре. Обычно в Японии дальнобойщики не подвозят автостопщиков, но сегодня нам попался особенный водитель — молодой веселый авантюрист. Ему удалось втиснуть грузовик в узкие улочки и не снести загнутые крыши буддийских храмов на крутых поворотах. Высадил он нас прямо в центре на глазах у удивленных стариков и старушек, совершавших ежедневный моцион к замку на холме. Казуми, у которой мы остановились через каучсерфинг на четыре дня, переехала сюда из Токио. До этого они с другом год путешествовали по всей стране в доме на колесах — искали тихое уютное место вдали от толп и шума. В Сайки можно подняться к атмосферным руинам на горе, прогуляться по старой улице, усыпанной розовыми лепестками сакур, и попробовать местные деликатесы. Например, кайсендон - сашими на рисе - в ресторане, хозяин которого, он же главный повар, каждое утро выбирает на рынке свежую рыбу и морепродукты для своих блюд.

*** Коминка стоит В Ямато-чо под горой. Монета в полу.

Четвертый день на Кюсю - в Кагошиме. Пообедали на берегу океана с видом на величественный, могущественный вулкан Сакурадзима. Окунули ноги в горячий источник на черном острове с огненным закатом. Поужинали в душевном семейном ресторане с нашим удивительным хостом Набу. Он только что вернулся из Монголии, где две недели прожил в юрте с кочевниками. - Они мне на прощание лошадь подарили, представляете?! Я ведь здесь на ветеринара учусь и подрабатываю в конном клубе - знаю, как с животными обращаться, и умею ездить верхом. Я всё время, что там провел, помогал мужчинам. Мы вместе овец пасли, стригли их, прививки делали.

В сумерках, когда духи дождя и ветра засыпают, в горный храм приходит старик. Он наливает воду из источника в каменные чаши и ждет птиц. Долго сидит в тишине падающих лепестков сакуры и вглядывается в темноту вечернего леса. Если прилетает необычно яркая, он ее фотографирует. Потом встает и медленно спускается навстречу фонарям большого города. Лодка, покачиваясь на волнах, прорезает багряную дорожку, на солнечном диске высвечиваются три силуэта. Бабушка с дедушкой везут внука на маленький зеленый остров, подальше от небоскребов Гонконга. Они пришвартовываются, привычным движением привязывают моторку , поднимаются на высокий берег и исчезают из виду в узком переулке. Закаты в нашей жизни случаются гораздо чаще восходов. Так уж получается, что что мы успеваем на закрытие, прощание, последний яркий всплеск, после которого лишь безмолвие ночи.

Без двадцати три — пауза, остановка. Ночи? Дня? Не важно. Замереть, притаиться. Прислушаться к дыханию джунглей. Уловить запах океана под горой. Сокол прорезал небо в окне острым крылом. Ветер с моря задел занавеску и отпустил — вместо силы паруса лишь нежность и легкость. Собака аккуратно ступает по расколотой плитке во дворе. Время не щадит и не забывает. Оно в свисающей лохмотьями штукатурке, в мраморных разводах на стенах, в геометрически расчерченном пространстве вместо крыши. Оставленный, заброшенный, покинутый дом — на часах два сорок.