Collecting Moments

Хроники ограниченной свободы. Порту — Берлин. Лето 2020 Город, где кричат чайки, — пристанище бездонной неисчерпаемой красоты. В высоком распахнутом окне отражаются дворцы и статуи, подобные венецианским. В сумерках Афина на черепичной крыше дома напротив постепенно грустнеет. На закате даже в пустых глазницах шлема проступает печаль. На улицы Порту темнота опускается быстро, и город засыпает не под шум волн, а под пронзительные всхлипывания птиц, разрезающие ночной воздух. Берлин не морской бушующий, а озёрный безмятежный город. Блики с водной глади падают на деревья, и они переливаются так, будто каждый лист — маленький огонек в летне-зеленой гирлянде. На почерневшее от влаги бревно выползла черепаха погреться на солнце. Долго и упоенно тянула шею к теплым лучам. Лебеди, надменные дикие птицы, подплыли ближе к людям. Счастье в созерцании. В медленном плавном скольжении по воде.

Хроники ограниченной свободы. 10 июня. Сакаэ, Тиба Через сетку в окне я наблюдаю, как на сильном ветру паучиха качается в аккуратно сплетенном, крепком гамаке. Сквозь кружево проглядывает хмурое серое небо, видно, как падают капли с крыши, колышутся листья абрикосового дерева. Идет третья неделя сезона дождей. Говорят, в этом году он мужской природы — с мощными порывами ветра и ливнями стеной. По летящим с высоких веток цветкам белой камелии можно загадывать желания, как по падающим звездам. Я еще не знаю, что через два дня по неизвестной причине отменят наш рейс в Белград. И что я полечу в Мадрид, а оттуда на автобусах и поездах за двое суток доберусь до Португалии. А Макс улетит в Сербию на следующем самолете. И пока он будет в воздухе, Европейский союз вычеркнет это балканскую страну из "зеленого списка". Дорогая японская камелия, я много раз наблюдала, как ты сбрасываешь на землю свои только распустившиеся цветы. Я пишу эти строки, а ты стоишь у меня перед глазами — ст

Хроники ограниченной свободы. 21 июня. Сакаэ, Тиба Лоскуты японской жизни, случайно связанные одним июньским днем и разговором в гостиной старого деревенского дома. На соседских участках бесчинствуют енотовидные собаки и гималайские циветы. По ночам они разоряют огороды, опустошают фруктовые деревья и лакомятся свежими овощами с грядок. Крошечная рыбка “горо” (ごろ) водится только в одном озере на острове Хонсю, и ловят ее лишь одну неделю в году. Едят ее свежей, а портится она очень быстро, поэтому на прилавках рыбных лавок горо не найти. Нам она досталась от друзей, а им — от родственников из той префектуры, где это сезонный деликатес. Сдобренная соевым соусом и имбирем, рыбёшка горо добавляет приятного вкуса умами к свежесваренному рису. Наше путешествие по Японии продолжается, даже когда мы остаемся на месте.

Хроники ограниченной свободы. 10 июня. Сакаэ, Тиба По вечерам, лёжа в тишине на футоне, я закрываю глаза и слушаю далекий стук колес. Ту-ту-тук, ту-ту-тук, ту-ту-тук. Электричка, направляющаяся в аэропорт, бежит по рельсам. В трех километрах от жилища старушки Асо есть станция. Ту-ту-тук, ту-ту-тук, ту-ту-тук. Туда даже с грузом легко дойти пешком, обогнув рисовые поля по тропинкам. Но наши рюкзаки стоят распакованные в углу спальни.Ту-ту-тук, ту-ту-тук, ту-ту-тук. Мы собираем на участке зеленый абрикос с ветвистых старых деревьев. Из него японцы варят саке, выжимают сок и делают варенье. Ту-ту-тук, ту-ту-тук, ту-ту-тук. Вместе с хозяевами мы добываем прозрачный молодой мёд из сот. Верхние ячейки почему-то оказываются пустыми и засохшими, а во многих запечатанных — до сих пор живые личинки. Неудачный получается первый весенний сбор урожая. Ту-ту-тук, ту-ту-тук, ту-ту-тук. Мы рубим бамбук, который заполоняет всё свободное пространство в саду. Его корни пробираются под камнями и выстре

Хроники ограниченной свободы. 27 мая. Сакаэ, Тиба Карантин закончился. Остались обрывки недописанных текстов и невысказанных мыслей, сейчас уже неважных и не очень интересных. Теперь можно снова смотреть вдаль, за горизонт — туда, где заканчиваются геометрические узоры рисовых полей. Те полтора месяца, что мы провели в заточении, фермеры вспахивали и сеяли. Аккуратные дорожки из зеленых побегов расчертили водную гладь. Вечерняя заря раскрашивает ее в пастельные розово-голубые тона. На этом холсте природа рисует оранжевый круг слепящего солнца. Дорога к деревенскому храму — семьдесят ступеней к свободе. Поднимаешься, дышишь, замираешь в лесном безмолвии. С высоты сквозь храмовые ворота смотришь на небо, отражающееся в затопленном поле. Сколько еще закатов и восходов растворится в нем, пока появится самолет, который заберет нас отсюда?!

Хроники вынужденного заточения. 19 мая. Сакаэ, Тиба Сегодня полтора месяца, как я не выходила за старые деревянные ворота нашего участка. До этого я была в долгом, как мне казалось, бесконечном путешествии длиною в пять лет. Из окна нашей японской кухни виден холм с бамбуком и соснами, на котором стоит древнее кладбище. Оно скрыто в глубине леса, но я знаю, что оно там есть. Воспоминания вдохновляют на то, чтобы печь хлеб и учить японский, а не отчаянно биться головой в оконную сетку, как залетевшая на веранду пчела. Благодаря им я терпеливо сижу на остановке, которую временно установили специально для меня на этом пути. В четверг японское правительство должно пересмотреть карантинные меры и, возможно, частично вернуть нам свободу. Тогда память пальцев пополнится живыми прикосновениями — к шершавой коре, мягкому мху, холодному граниту. А пока возвращаюсь в жилище старушки Асо. Утром опять было землетрясение, но я даже не успела вынырнуть из сна. Теперь природа замерла в ожидании дожд

Хроники вынужденного заточения. 4 мая. Сакаэ, Тиба В десять вечера, когда началась неприятно сильная тряска, на столе зажужжал телефон. “Предупреждение о землетрясении. Сохраняйте спокойствие и найдите убежище неподалеку”. Мы только закончили ужинать и, как и раньше, не выбежали на улицу, доверившись прочности жилища старушки Асо. Маленький кухонный телевизор заплясал на подставке, люстры закачались. Перегородки и двери еще долго стучали друг о друга, когда толчки уже почти прекратились. Хорошо, в них рисовая бумага, а не стекло. Дом ходил ходуном в такт земле, а потом как будто вернулся на свое место. Следующей ночью природный ужастик повторился под аккомпанемент не только визжащих мобильных, но и сигналов тревоги из деревенской системы оповещения. Ритмично раздавались сообщения "Earthquake!" "Earthquake!” “О-дзисин дэс!” “О-дзисин дэс!” Несколько минут дом танцевал во тьме, потом всё стихло, занавес опустился, представление закончилось. The end.