Терапевтические странствия. Грузия. Зугдиди

ХАЧАПУРИ

Август 2008 года. Война. Конфликт с русскими. У нас была Машка — свинья, которую водили на поводке, как собаку. Мы вообще никогда свинью на улицу не отпускали. Вывела я Машку на соседний участок рядом с детским садом. Мы ее часто туда запускали, потом приносили фрукты, овощи, воду. Я ее привязала и хочу вернуться, чтобы поставить воду. В тот день утром объявили: “Зугдидцы, спасайтесь, вас бомбить будут”. А куда бежать? В Абхазию не побежишь. В Сванетию больно уж не побежишь — горы. Многие наши соседи бежали в район Чхороцку и Цаленджиха — это более-менее укромные места. Уехали туда к родственникам, увезли детей, я их понимаю. Каждый человек старается выжить, как может. Мешок муки стоил 25 лари, за полдня вскочили цены — за 100 лари продавали, потому что везли с собой муку. Они же не знали, на сколько там останутся. У людей есть там запасы, но не настолько, чтобы прокормить пятнадцать-двадцать человек родственников, которые за один день все приехали. Уехали они в эти районы. И что ты думаешь? До их приезда русские танки уже там стояли!
- А у вас была мука?
- Конечно. У нас всегда запасы были. Я всё пекла во время войны: и хачапури, и хлеб.

Мы зашли на участок с Машкой, я ее привязала и пошла за водой. Я знала, что что-то случится, но я не ждала, что сейчас пролетит самолет над моей головой. И вдруг слышу этот гул, я аж нагнулась. Из любопытства, как всегда, стою и смотрю в небо. Мне интересно, какой это самолет. И видно было всё, так низко он летел. Вдруг Машка как вскочила, как подбежала ко мне. Она прижалась к моим ногам, чуть не свалила меня. И дрожит, и смотрит на меня. Ты представляешь взгляд свиньи? Коровы, я еще понимаю, ишака тоже, буйвола понимаю, лошади. Но у свиньи какие глаза, боже мой! Так она смотрит на меня этими узкими молящими глазами: “спасай меня”. И дрожит, и видно прямо, как сердце у нее бьется. Я успокаиваю ее “Машка, Машка, сейчас я воду тебе принесу”, и вдруг второй самолет. Я честно тебе говорю, Машка чуть не обняла меня от страха.
Прихожу домой, мама сидит. Она уже тогда не могла ходить. Я пересказываю ей, что случилось, а она плачет: “Вот свинья и то понимает, что нельзя воевать”.