Collecting Moments

Saying goodbye to Tashkent was bittersweet. On our last evening there, we took a slow walk around the makhalla and met an elderly Russian woman. She stopped us to ask where we lived and worked, somehow assuming that we must have jobs nearby. She walked with two canes, and it was clear that every step was painful for her. Her pale blue eyes and delicate features, marred by the wrinkles, hinted at how beautiful she must have been once. Lyudmila invited us into her garden across the street. "I live here alone," she said. Her one-story house, likely built during the Soviet era, had never been renovated. Meanwhile, all the other buildings on the street looked like palaces, with huge windows, massive gates, and lofty fences. "My husband died, and my son, who lives nearby in an apartment, doesn't want to come here. My daughter-in-law never visits me either.” As she spoke, she began to cry. We stepped into the yard, where dry brown and orange leaves covered the ground. Th...

That day, we planned to reach Katta Langar, a remote village that a couple of fellow travelers had discovered in their guidebooks. It's located deep in the mountains about 70 kilometers south of Shahrisabz, where we spent a few quiet days away from the exhausting tourist crowds of Samarkand. From our guesthouse in the center of town, we hitched a ride to the bazaar with a cheerful young man who drove an old, rattling Chevrolet. He even tried, unsuccessfully, to call a friend to take us farther into the mountains. In Central Asia, markets are much more than colorful stalls and loud vendors. They also serve as primary transportation hubs, from which an intrepid traveler can access even the most obscure and secluded locations. As soon as we approached the entrance, a chorus of taxi drivers closed in on us. "Langar—only 300,000 sum!" one shouted. "The road there is awful!" Another contender, a red-faced, chubby man, leapt from his car. "Kyzyltepa for forty t...

Иду по тенистой улице в Бухаре. Меня обгоняет дедушка на велосипеде, слезает с него и мы вместе продолжаем путь пешком. — Откуда приехала? — Из Португалии. — По-русски хорошо говоришь! — Да, я родилась в Свердловске. — А я в Норильске. «В Норильске?» — удивляюсь я, уже поеживаясь от холода. — Да, — рассказывает дедушка, — моих родителей репрессировали в 1937 году и сослали строить завод. Дед был богатым человеком в Бухаре, его раскулачили. Всех расстреляли, из мужчин остался только мой отец и дядя — братишка мамы. Когда они приехали в Норильск, там почти ничего не было, росли только карликовые деревья. Мы молча идем дальше. Подай мне, пожалуйста, — просит он, указывая на пакет с обрезками, который лежит у дороги. — Это для барашков. У меня неподалёку дом, я держу барашков и кур. — Хорошего отдыха тебе! — прощается со мной дедушка с доброй беззубой улыбкой и исчезает в переулках старой махалли. Я перехожу на солнечную сторону, но долго еще не могу согреться.

В Ташкенте я была один раз — в пять лет. Мы приезжали с родителями навестить родственников папиной мамы Элеоноры Константиновны Грамматович. Она здесь родилась и выросла. В Ташкенте всё для меня было как из сказки. И гроздья спелого винограда, свисавшие над входом в дом моей прабабушки. И арыки, в которых и днем, и ночью журчала вода. И огромные казаны с пловом на базаре. По вечерам мы с папой ходили слушать лягушачий концерт в парке с прудом. Было совсем не холодно, хотя приехали мы осенью. Моя бабушка, которая попала на Урал вместе с дедом на работу по распределению, всю жизнь тосковала по теплу и солнцу Ташкента. Читаю в архивных материалах “Следствие по делу арестованного литературного работника Госиздата Узбекской ССР Грамматовича”. Это мой прадед Константин. “В Средней Азии арестован автор учебников узбекского языка, беспартийный интеллигент Грамматович. Обвиняемый — сын бывшего помещика, привлекался к ответственности за активное противодействие земельной реформе в Узбекистан...