Collecting Moments

Тиугза - марокканская глубинка Из окна своей крепости я смотрю на пустынную площадь с возвышающейся в центре мечетью. Внизу в нашу железную дверь стучат женщины, замотанные в разноцветные мельхафы. Я их вижу, но открывать не тороплюсь, потому что между нами пропасть. Я никогда не смогу им ничего объяснить, даже если пойму, что они хотят. Наматываю платок на шею и бегу на главную пыльную улицу в лавку за оливками. Эти зеленые оливки с косточками — самые вкусные из тех, что я пробовала в Марокко за два месяца. Стоят они всего двенадцать дирхамов за кило, а цену любезный продавец прописывает на бумажке всякий раз специально для меня. Возвращаюсь на свою наблюдательную вышку. На входе дети дают “пять”, приветствуют по-французски, улыбаются. Старик в джеллабе, прихрамывая, ведет двух внуков из школы. В сумерках к воротам напротив подъезжает такси, сын выбегает встречать отца-водителя с работы. Полчаса назад мать еле загнала этого маленького сорванца домой. Парень на старом скрипучем велос

Квартира на крыше Зимой Мирлефт пуст, тих и безлюден, как все прибрежные города, освободившиеся на время от туристов. Мы добирались сюда автостопом из горного Тафраута. Слухи о появившихся на главной улице двух иностранцах распространились со скоростью мопеда, на котором к нам уже спешили зазывалы. “Sea view! Sea view! Only look! Only! Where are you from?” — Дороговато! Мы никогда не платим больше 150 дирхам за ночь. — Да, но… — Молодой человек, мы вас найдем. Да, точно найдем. Поверьте, это несложно. Да, мы поняли — отличный вид, терраса, горячий душ. К счастью, они не стали нас преследовать и несолоно хлебавши отправились восвояси. Мы еще по пути приметили в интернете дешевую квартирку на крыше — без вида, но теплую и солнечную. В ней и поселились. Там было так хорошо, что не хотелось никуда выходить — ни в магазин, ни на рынок, ни даже в лавку под окнами. Однажды мы всё же поднялись к развалинам испанской крепости на холме, а потом спустились к вечернему морю. Пляжи здесь разорв

Берберские ковры Сегодня ты пройдешь десять километров по безводному руслу меж валунов, похожих на гигантские грибы. Тебя будут окружать древние горы Антиатласа, в вершины которых будто вросли глыбы, обточенные сухим ветром и редкими дождями. За тобой увяжется маленький щенок песочного цвета и всякий раз, на мгновение теряя тебя из вида, будет жалобно скулить. В долине за пышными аргановыми деревьями ты услышишь громкий плач козленка, отдающийся эхом от отвесных склонов. Звук увлечет тебя и, отклонившись от пути, ты вскоре заметишь шатры кочевников. Там под палящим солнцем работают женщины. Часами сидя на корточках, они ткут плотные шерстяные ковры. Одна быстро разматывает цветную пряжу, другая умело вплетает нить в полотно. - Потом — на *шук? - Уи, мадам, — кивает головой та, что старше. Твоего щенка погонят собаки, защищая своих хозяек и территорию, и тебе придется спешно прощаться. Оревуар! Мерси! Шукран! Спасибо, что позволили заглянуть в ваш мир, скрытый за высокими горами. М

Каучсерфинг у берберов в Марокко Побывать на двух разных планетах за несколько дней не каждому дано, а у нас получилось благодаря автостопу и каучсерфингу. Но всё по порядку! Когда-то за большими скрипучими воротами и высокой глиняной стеной была ферма. Владел ею еврей. Теперь здесь поселились берберы-амазиги, что в переводе означает “свободные люди”. В семье девять детей, из которых трое еще живут с мамой. Самым младшим - близнецам Рукайе и Мухаммеду - двадцать один год. Полгода назад Рукайя вышла замуж за британца, который учил ее английскому на курсах. Мы не заметили, что это как-то изменило или облегчило ее жизнь. Она всё так же спит на полу в одной комнате со старшей сестрой и матерью, а по утрам таскает воду в ведрах из колодца. Вскоре Рукайя надеется переехать к мужу в Лондон, а пока принимает путешественников через каучсерфинг, чтобы чаще общаться с иностранцами. Ее брат рассказал нам, что их дедушка был другом хозяина-еврея. Когда тот уехал в Израиль, он оставил бедной бербер

По холмам вокруг Таруданта Сегодня ты пройдешь пятнадцать километров по красной выжженной земле. На полпути у тебя закончится запас воды, еды и сил. На пыльной дороге из внезапно остановившейся старой легковушки тебе в руки посыплются свежие сочные апельсины. “Бери ещё, ещё!” — будет кричать водитель, протягивая тебе солнечные фрукты. Ты будешь растерянно смотреть, как они, яркие оранжевые мячики, падают в сухой песок. Машина исчезнет так же внезапно, как и появилась. А ты останешься стоять на дороге пораженная неисчерпаемой щедростью тех, кто имеет так мало, а делится всем.

Женщина и море В автобус зашла женщина, с ног до головы замотанная в яркий легкий платок. Не одна — с мужем. На открытом взглядам и ветру лице — темные, почти черные глаза. Она быстро протиснулась через проход, будто спешила куда-то. Села у окна и резко отдернула занавеску рукой, огрубевшей от хны. Всем телом прильнула к стеклу. Она смотрела на океан. Не просто смотрела, а впитывала его — кожей! Ей не мешало палящее солнце. Казалось, что брызги волн, разбивающихся об утесы вдали, освежали ее лицо. Ее не беспокоила громкая музыка. Она ни разу не пошевелилась за полчаса езды в трясущемся старом автобусе. Потом муж потянул ее за рукав, и она покорно направилась к выходу. “В шестидесяти километрах от пляжного курорта Агадира есть деревня, где живут женщины, которые никогда не видели моря”.

Собирательницы мидий “Смотрите, сколько тажинов можно сделать! — кричит торговец, поднимая за красные жабры серебристую рыбину длиной в свой рост. — На неделю хватит!” Вокруг него собралась оживленная толпа, все смеются. Рядом на земле сидят сгорбленные, замотанные в платок старушки. Они продают вареных мидий в стаканчиках. Тихо. Без шума. Это те самые женщины, которые после восхода появляются у каменных рифов на северном пляже. В полдень они бредут домой с побережья, согнувшись под тяжестью ведер с собранными моллюсками. А вечером после заката возвращаются на рынок в медину, где на маленьких подносах выставляют свой скромный улов.